Опасная тихоня - Страница 59

Валентин, к моему неудовольствию, все-таки пару раз щелкнул фотоаппаратом и только после этого меня поприветствовал.

- Давно ждешь? - спросила я.

- Пять минут, - улыбнулся Валентин и повесил камеру на плечо поверх старого дубленого полушубка, который он носит зимой, сколько его помню. Черт знает что за жизнь у нас такая, ну почему, спрашивается, такой отличный мужик одет абы как? Ведь пашет как проклятый, а едва концы с концами сводит.

- Пять минут - это еще ничего, - успокоилась я. Не люблю заставлять кого-либо долго ждать. - Так что там у тебя случилось?

- Торопишься? - осведомился Валентин.

- Да не то чтобы... - уклончиво ответствовала я. - Но вообще-то... Ты же знаешь, что я сейчас вроде как при должности...

- Вот из-за этой самой должности я к тебе и обращаюсь, - загадочно молвил Валентин, сунул руку за пазуху, что-то вынул из овчинного нутра и сунул мне в руку. - На, смотри.

Оказалось, что это фотография. Судя по всему, Валентин ее переснял так же, как прежде, по моей просьбе, Наташину. Причем сам оригинал был достаточно древним и измятым, потому что я рассмотрела на переснятом снимке характерные полоски заломов. Меня взяло недоумение: с чего это Валентин подсунул мне фотографию какой-то пьяной компании? А на снимке четыре мужика и баба, почему-то завернутые в простыни, сидели за столом, заставленным бутылками.

- Ну и что? - тупо спросила я.

- Посмотри повнимательнее, - интригующе сказал Валентин.

Я опять принялась рассматривать снимок. Ну и что? Подумаешь, какой-то фривольный междусобойчик, кого теперь этим удивишь? Сидят они, похоже, в бане, потому и в простынях. Лица рассмотреть трудно, поскольку один из мужиков в момент съемки отвернулся, еще двое уткнулись в рюмки, зато тот, что в центре, тот, у которого на руках сидела молодая бабенка с блаженным лицом пьяной дурочки, кого-то мне здорово напоминал.

- Пашков! - воскликнула я и ошалело уставилась на Валентина.

- Вот именно, - кивнул он. - Я ведь, когда переснимал это дело, понятия не имел, а позавчера, когда его по телевизору увидел, чувствую, рожа какая-то знакомая - у меня же профессиональная память на лица, - и сообразил. Потом еще сличил с плакатами, которые по городу развешаны - я ведь на них раньше-то не обращал внимания, - смотрю, точно - Пашков.

Я все еще пялилась на фотографию:

- А откуда она у тебя вообще взялась?

- О, это история, - усмехнулся Валентин, - соседка моя, Люська, привела какую-то свою подружку ханыжного вида, если честно. Говорит:

Семеныч, тебе халтура. Все знают, что я подрабатываю по мере возможности. Ну а эта подружка сунула мне старую фотографию, желтую всю, измятую, черт ее знает где она ее хранила. Ну и, значит, попросила сделать несколько копий. Ладно, говорю, сделаю, и цену свою назвал. Она сразу скривилась, мол, дорого, нельзя ли подешевле, а куда дешевле, когда я и так чуть не в два раза меньше, чем в фотоателье, беру, иначе ко мне просто никто не пойдет. Хотел я ее наладить, а потом все-таки согласился, думаю, черт с ней, сделаю. Из-за Люськи, из-за соседки, чтоб она не подумала, что я жлоб какой-нибудь, а то чуть что, моя к ней бегает то за солью, то еще за чем. Ну, сделал я ей штук десять копий, Люськина подружка мне заплатила, сколько наскребла, и мы разошлись, как в море корабли. А эта фотография получилась не очень качественная, поэтому я ее не отдал ей, хотел выбросить... Короче, она как-то затесалась среди снимков, которые я делал для газеты.

Я снова вгляделась в лицо молодого Пашкова с бабенкой на коленях. Кстати, "бабенка" это еще громко сказано, точнее было бы назвать девчонкой - ну, лет семнадцать-восемнадцать от силы.

- И что ты обо всем этом думаешь? - поинтересовалась я у Валентина.

- Честно говоря, мне до этого... Ну, сама понимаешь. Только... Ах да, я же кое-что забыл. Так вот, эта баба, которая приносила фотографию, очень беспокоилась о ее сохранности, говорила, что она в единственном экземпляре и прочее. А - самое главное - как-то так выразилась... Короче, как я понял, с помощью этой фотографии она собиралась подзаработать. Еще сказала: потом, мол, тебе еще подкину за услугу. Я подумал, что это стопроцентный треп. А теперь...

- А теперь ты понял, что она собиралась его шантажировать, - задумчиво продолжила я за Валентина.

А он снова полез за пазуху и достал на этот раз свою знаменитую папиросную спагетину. Чиркнул спичкой по коробку, прикурил, прикрывая папиросу от ветра ладонью, затянулся и только после этого произнес:

- Я когда эту дурацкую вислоуховскую передачу по телевизору посмотрел, с, мягко выражаясь, странными звонками, у меня даже живот подвело. Что-то это все мне сильно не понравилось. А тут еще то, что случилось вчера, ну, стрельба эта... В общем, по-хорошему, мне в милицию идти надо, я так понимаю, а идти совсем не хочется. Ну зачем мне это, скажи? Кто мне этот Пашков? Никто. Это во-первых. Во-вторых, я же прекрасно понимаю, ну чем это кончится? А тем, что они как-нибудь там разберутся между собой, а мне только лишние проблемы. Мне нужно деньги для семьи зарабатывать, а не влезать во все это...

- Дерьмо, - услужливо вставила я.

- Вот именно, - невесело усмехнулся он. Я заметила, что Валентин нервничает, хотя давно привыкла к его завидной невозмутимости.

И потому поспешила его успокоить:

- А чего ты, собственно, переживаешь? Каким образом это тебя касается? Ну, переснял ты фотографию, и ладно. Сделаем так... Снимок я забираю, а ты мне подскажешь, как найти особу, которая сосватала тебе такую работу.

- Да в том-то все и дело! - воскликнул Валентин и бросил окурок в урну. Тот не долетел, упал в снег в двух шагах. - Я попытался у Люськи расспросить про нее, а она мне возьми и ляпни: